Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 86

Ошаб спал.

Ночь была долгой, и Герел снова завела свою песню:

Когда задует ветер,
Он клонит траву…

Она пела до того тихо, что ее песня оставалась в юрте. Можно было подумать, что войлочные стены хранят Герел от того, чтобы ее боль бежала наружу и достигла ушей черных как ночь стражей, которые вышагивали по главной дороге орды и от которых не ускользал ни один опасный звук и ничье недостойное слово.

Чингисхан призвал к себе военачальников-победителей. Одного звали Джебе, а другого Мухули, и теперь они оба предстали перед своим властителем. Хан принял их с улыбкой на лице, более того, он даже вышел им навстречу, спустившись со ступеней своего золотого трона и пройдя мимо череды своих младших жен.

— Этот Сын Неба, этот взбесившийся шакал вздумал наказать нас. Нас, нас, нас! — кричал он и смеялся во все горло, обнимая Мухули и Джебе. — Вы двое, вы, два сияющих солнца среди моих военачальников, взяли малую часть моего войска и оборвали уши этим желтым собакам, вы растоптали их, как ядовитых змей!

Ревели трубы, громыхали барабаны, гудели бычьи жилы, натянутые на овальные дощечки, и все это громыхание и гудение перекрывалось жалобным пением пастушьих дудок и звоном множества колокольцев. Девушки пели песни о великом хане и его неукротимых воинах, которые проносятся по степи как могучий ураган.

Чингисхан подвел Джебе и Мухули к своему трону и предложил им сесть по левую и правую руку от себя. Слуги подносили чаши и кубки с кумысом, сладким вином и огненной рисовой водкой. И чаши, и кубки были из чистого золота — и у хана, и у его супруги Борты, и у его младших жен, и у военачальников, и у нойонов, и у вождей больших и малых племен. В серебряных мисках принесли молодую баранину. Призвав всех к тишине, властитель спросил:

— Каковы же воины у этого небесного дурака?

— Храбрые, — ответил Мухули.

— Ты сказал… храбрые?

— Да, они действительно храбрые, — подтвердил Мухули.

Хан, несколько озадаченный, откинулся на спинку трона и несколько мгновений молча смотрел на обтянутый голубым шелком потолок дворцовой юрты.

— А их полководцы?

— A-а, эти появляются на поле боя в бамбуковых носилках, — ответил Джебе. — Единственное, что в них вызвало наше восхищение, это их горделивый вид, мой хан.

— Да? И чем же они так гордятся?

— Может быть, тем, — ответил, улыбнувшись, Мухули, — что их носят, а воины сражаются в пешем строю.

— Что-то не верится, — протянул Чингис. — Разве они не умеют читать и писать? Говорят, что это так.

— Умеют, мой хан, ну и что? — пожал плечами Мухули.

— И говорят, они слагают стихи?

— Допустим, — кивнул Джебе.

— И рисовать картины?

Оба военачальника снова опустили головы.

— Вот видите, — подытожил Чингисхан, — к чему это приводит, когда кто-то умеет то, чего не умеют другие? Человека обуревает гордыня! Они научились читать, писать, слагать стихи, рисовать. А их воины не умеют ни читать, ни писать, ни слагать стихи, ни рисовать картины. И выходит, что их полководцы гордятся чем-то таким, в чем воины ничего не смыслят. Они и не полководцы вовсе, а художники, поэты и писцы. Их воины — просто воины, и больше никто. Поэтому они и храбрецы. Разве не так?

— Все так и есть, хан! — ответили военачальники.

Властитель снова принял привычную позу, гордо выпрямившись на троне, и, отыскав глазами своего писца, позвал его:

— Тататунго!

— Да, мой хан?

— Скажи, хороший ли ты воин? И требую ли я этого от тебя? Отвечай.

— Нет, мой хан, я лишь записываю золотые слова моего властителя.

— Да кто на это способен: быть одновременно полководцем и художником, воином и поэтом? Я уважаю ученых и музыкантов, все равно, кому они служат — мне или моему сопернику. Но на войне побеждают воины! Разве орел умеет плавать? А волк летать?

И снова за дело взялись музыканты, снова загудели трубы и загремели барабаны, снова завыли натянутые на доски бычьи жилы.

А девушки запели:

Среди умных — умнейший,
Среди сильных — сильнейший,
Среди справедливых — справедливейший,
Среди храбрых — храбрейший,
Среди яростных — самый яростный!

Он, наш хан,
Он, наш властитель,
Чингисхан —
Самый могущественный под синим небом,
Самый смелый
Среди всех монголов!

Далеко за полночь победители-тысячники внесли в дворцовую юрту тяжелые ящики. Сверху на каждом было по дорогому платью китайского полководца, разорванному в клочья и в крови.

Девять раз хан повторил:

— Сожгите его!

И девять раз тысячники бросали в огонь платья девяти убитых китайских полководцев. А в самих ящиках была их добыча: золото, серебро, шелк, слоновая кость, жемчуг и другие драгоценности.

Мухули и Джебе подарили Чингису по изумительной сабле, ножны которых были усеяны переливающимися на свету каменьями и драконами из слоновой кости. Женщин они осчастливили золотыми заколками с длинными коралловыми подвесками.

— А где наряд десятого полководца? — полюбопытствовал хан.

— В нем еще торчит кое-кто! — расхохотался Джебе.

— Он бежал с поля боя?

— Ну нет, его носилки догнал бы воин на самой хилой лошади. Мы просто привезли его показать. Другие приняли смерть с гордым видом, а этот пожелал предстать перед тобой. Он хочет служить тебе. И еще — подарить женщину, — объяснил Джебе. — Этот полководец ждет неподалеку от шатра. Кликнуть, чтобы его привели?