Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 87

Чингисхан ненадолго задумался, пошептался со своей супругой Бортой, потом подозвал к себе одного из военачальников и обменялся с ним несколькими фразами.

— Пусть введут, — сказал хан.

— А женщину? — спросил Джебе.

— Пока что я желаю видеть только китайского полководца.

Стражи выбежали наружу.

— Тататунго! — негромко позвал хан.

— Да, мой хан?

— Принеси мне один из твоих рисовых листов, на которых нарисована вся империя Хин с ее горами, долинами, реками, морями и пустынями.

— Спешу, мой хан! — И через минуту-другую писец развернул перед властителем широкий и длинный лист плотной бумаги.

— Сколько у тебя таких, Тататунго?

— У меня их много, мой хан!

— Так! Много, значит!

Чингисхан встал с трона, спустился по ступеням, и вдруг в дворцовой юрте воцарилась непривычная тишина. Все уставились на свернутую в трубку бумагу, не зная, что произойдет в следующее мгновение. Стоя перед огнем, хан произнес:

— Я только что принял решение поступить с Сыном Неба точно так же, как он собирался поступить со мной. Я уничтожу его империю и его самого — такова воля богов. В ближайшие дни я обращусь с молитвами к солнцу, луне и небу, я буду говорить с богами.

Чингисхан бросил трубку с картой империи Хин в огонь.

В который уже раз тишину разорвали трубные звуки и грохот барабанов.

— Китайский полководец! — доложил один из стражей.

Властитель с улыбкой кивнул.

— Как тебя зовут?

— Лу!

— Как? Ты знаешь язык монголов?

— Моя мать была онгуткой, а отец — китаец.

— Ты умеешь читать и писать?

— Да.

— А рисовать?

— Нет.

— Сочинять стихи?

— Нет.

— Если ты хочешь служить мне, тебе незачем ни читать, ни писать, ни рисовать, ни сочинять стихи, а только…

— …только сражаться! — закончил за него полководец Лу.

— И этого не требуется!

Маленький китаец явно забавлял властителя.

Некоторые из его военачальников покатились от хохота, хотя и они не догадывались, как хан собирается поступить с этим человеком. Но этот разговор доставлял им удовольствие, они чувствовали, что хан задумал какую-то хитрость, и заранее предвкушали наслаждение от удара, который нанесет Чингисхан.

— Тогда что же требуется? — неуверенно проговорил полководец, уже догадываясь, что вождь монголов завлекает его в западню.

— Остаться китайцем! — ответил ему хан.

Тот молчал, донельзя удивленный.

— Остаться китайцем, — повторил Чингис. — Китайцем, перешедшим на службу ко мне. Я вижу, ты удивлен, полководец Лу?

— О нет, меня только смущает неизвестность… неясность…

— Не ты ли сам выразил желание служить мне? — перебил его хан.

— Да, и я буду честно служить вам!

— А верхом на лошади ты скакать умеешь?

— Нет!

Все громко захохотали. Ни военачальники, ни нойоны, ни даже женщины и девушки не могли себе представить полководца, не умевшего ездить верхом на лошади.

Сделав знак, чтобы все замолчали, хан сказал:

— Извини, я не хотел тебя обидеть, однако я забыл, что китайских полководцев выносят на поле битвы в повозках без колес. Но ты научишься ездить верхом?

— Если вы прикажете, да!

— Я приказываю тебе!

— А что я буду делать?

— Это пока известно мне одному. Ты поймешь все позднее, когда придет время. А пока что ты получишь от меня юрту и двух слуг. Будешь жить в моей орде как один из моих военачальников. Знай: кто живет с нами, подчиняется всем нашим законам. Если ты попытаешься удрать, тебя поймают. И мои слуги размозжат тебе голову тяжелым камнем, как поступают с пойманным волчьим выводком. Хочешь о чем-нибудь спросить, полководец?

— Нет.

— Тогда иди! — миролюбиво проговорил Чингисхан и выпил полный кубок вина.

Он всегда пил много, но никто его пьяным не видел. И вдруг, словно вспомнив о чем-то, он поднял глаза к круглому проему в крыше дворцовой юрты и воскликнул:

— Солнце!

Все вслед на ним задрали головы, обратив свои глаза навстречу сияющему светилу.

Чингисхан снова встал и пошел к выходу из юрты. Военачальники, нойоны и женщины последовали за ним. Стражи, поддерживавшие тяжелый голубой полог, следили за теми, кто нетвердо держался на ногах. Их из дворцовой юрты не выпускали.

Когда хан достиг широкой площади в центре орды и опустился на колени, рядом с ним упала на колени вся свита и многие простые воины, при его появлении выбежавшие из юрт. Следуя старинному обычаю, все мужчины сняли пояса и шапки.

Чингисхан обратился с молитвой к солнцу.

Справа от него молился Джебе, слева Мухули и самые славные его военачальники.

Тихо, чтобы даже стоявшие рядом не могли этого услышать, хан сказал:

— Солнце, с твоей помощью я сожгу империю Хин! — Он поднялся и рассмеялся, словно солнце уже дало ему свое согласие. — Солнце принадлежит нам! — вскричал властитель, указывая вытянутой рукой в сторону Лисьего перевала, из-за мрачных теснин которого оно выкатилось на небо.

— Оно наше! — взвыла в ответ толпа. — Наше! Наше! Наше!

— Только наше! — воскликнул хан.

И снова толпа взвыла:

— Только наше! Наше!

— Народу монголов! — продолжал Чингис.

— Народу монголов! — откликнулись все остальные, вздымая к небу свои мечи.

И снова загудели бычьи жилы, натянутые на дощечках, зазвенели колокольцы, затрубили трубы и загремели барабаны, а девушки запели песню о великом хане:

Среди умных — умнейший,
Среди сильных — сильнейший…