Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 62

— На что мы способны, а на что нет, покажет мудрое время, а выполним ли мы до конца наш долг или нет, известно небесному покровителю нашего властителя!

И снова возвысил голос Ха-хан:

— Там, за горой и за долиной, открывается огромная страна Хси-Хсия. Мы уничтожим и разграбим ее, потому что я ненавижу города с их богатыми купцами. Я первый Ха-хан, который перейдет с вами границу нашей степи, разрубит мечом и проколет копьем чужую страну, которую мы хотим подчинить себе. Они презирали нас, они смотрели на нас свысока, потому что жили в прочных домах, а мы с нашими табунами и стадами кочевали от одного пастбища к другому. Они назначали цены за наши меха, за наших животных, за нашу соль. Сейчас они завизжат: «Почему вы не уважаете наши границы?» Мы же ответим им, что орел тоже никаких границ не признает, а мы — орлы! Помните: на всей земле должен быть лишь один властитель, и я хочу стать им — Потрясателем Вселенной. Все будут трепетать, едва заслышат мое имя, куда бы я вас ни повел. И однажды мы придем к берегу последнего моря и скажем: «Все, что у нас за спиной, принадлежит нам, все земли от восходящего до заходящего солнца!» Вперед!

Призывно прозвучали трубы.

Загрохотали барабаны.

Через несколько дней все наше войско перевалило через гору и растеклось по долине.

Ну и со странным же противником нам довелось столкнуться! Всадников у него почти совсем не было, основное его войско шло против нас в пешем строю. Ничего подобного нам прежде видеть не приходилось. Вражеские воины стояли перед нами как густая трава, а потом двинулись вперед с копьями, мечами, луками и боевыми топорами. А у нас на каждого воина приходилось по четыре запасные лошади.

Наши тысячи с хохотом набросились на защитников Хси-Хсии. Они накидывали на них арканы, затягивали и душили их. Тангуты разбегались в разные стороны и гибли сотнями и тысячами под копытами наших коней. Мы брали один город за другим и почти не несли потерь. Сколько бы мы ни дивились виду противника, воюющего в пешем строю, мы еще больше удивились, когда через много дней после вторжения в страну, дойдя почти до ее середины, мы натолкнулись на крепость, уходящую в небо, желтого цвета, с высокими толстыми стенами вокруг нее. Башенки цвета золота переливались на солнце, крыши домов были такого же цвета, на широких стенах стояли метательные орудия, вокруг которых бегали люди в пестрых халатах. Черные железные ворота мрачно смотрели на нас.

Военачальники настаивали на том, чтобы сразу взять город приступом, за его стенами наверняка найдется все то, что обещал Ха-хан.

Однако Чингисхан хранил, по своему обыкновению, молчание.

Не испытывая никаких чувств, я лежал в траве, а рядом пасся мой вороной конь, поглядывая в сторону стройных высоких башен и красивых покатых крыш, над которыми порхали птицы. Из труб над домами поднимался дым, иногда из странных проемов домов высовывалась чья-то голова, словно кто-то желал проверить, тут мы еще или уже ушли.

Несколько тысяч пошли на приступ.

У городских стен воины напоминали мышей, копошащихся у юрты. Защитники города лили на головы наших какую-то горячую жидкость, после чего люди валились наземь и потом пресмыкались в пыли, как червяки. А лошади, когда на них попадала эта жидкость, — что с ними, бедными, делалось!..

На третий день наши пошли на приступ с плетеными лестницами. Набросив их на стену, они прямо с лошадей прыгали на них и быстро карабкались вверх. Но добраться до самого верха им не удавалось: тангуты подцепляли эти лестницы железными крюками, и наши воины падали в узкий ров с острыми камнями у стены.

Когда все эти попытки взять город с ходу кончились ничем, Ха-хан приказал взять его измором.

— Мое войско, — сказал Чингис, — сожмет город железным кольцом — и мы задушим тангутов!

Я не вел счета дням, проведенным под стенами города в бездействии, но сотники то и дело повторяли нам:

— Каждый час, проведенный нами в полном спокойствии, на час приближает нас к победе, а врага — к смерти!

Они часто повторяли это, и повторяли потому, что многие из наших недовольно ворчали, мы привыкли к жарким схваткам и быстрым победам, слепившим наши глаза своим блеском, а не к длительной осаде.

Белый шатер Чингисхана стоял под могучим старым дубом.

Воины шепотом передавали друг другу, что он уже четыре дня из него не выходил. Я был одним из немногих, кто догадывался, что это означает, и мне не терпелось узнать, какой подвох для врага он сейчас готовит.

Мы узнали об этом уже на другое утро.

Властитель велел гонцам передать послание защитникам города и его жителям, что готов немедленно снять осаду, если от него откупятся данью в десять тысяч ласточек и тысячу кошек. Наши гонцы рассказали, как тангуты подняли их на смех: такие дикие требования могут, дескать, выдумать только степные кочевники, у которых нет постоянных домов и которые питаются сырым мясом. Эти люди из крепости Хси-Хсии говорили:

— В ваших ордах кошек, наверное, и в глаза не видели? А ласточки? Разве ласточки гнездятся на юртах?

К полудню тангуты вынесли из ворот и положили под стену мешки с тысячью кошек и десятью тысячами ласточек: что это за дань, если за такую малость осаду города снимут?

Но они не знали нашего Ха-хана.

Он велел привязать к хвостам кошек и ласточек по клоку хлопка и запалить его. Кошки, обезумев от страха и боли, бросились в город, находя все известные им дырки и лазы под крепостной стеной, а ласточки стремглав полетели в свои гнезда под крышами домов — их тоже гнали страх и привычка. Вот они и принесли огонь под золотисто-зеленые покатые крыши, принесли его в позолоченные купола высоких башен, и из отверстий и проемов в домах, из которых совсем недавно выглядывали чьи-то головы, заполыхал огонь — языки огня повсюду, повсюду!