Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 60

Тенгери повезло. Он с радостной улыбкой вытащил на берег большого сазана. И снова в воздух полетели брызги ила — это ему попалась уже очень крупная рыба, но, прежде чем я подоспел ему на помощь, он успел убить ее.

Вдруг Тенгери шепотом предупредил меня:

— Всадники, отец!

Я оглянулся, скорее, из любопытства, чем из страха. Они были на самой вершине холма, сидели в седлах как влитые и посматривали то вниз, на нас, то задирали головы к небу, то вглядывались в даль, в сторону излучины реки, а потом снова переводили взгляд на нас. Там, где они стояли, трава достигала стремян лошадей. Вот они соскочили с них и уселись в траву, так что виднелись только их войлочные шапки. Когда ветер пригибал траву, темно-смуглые лица зыркали в нашу сторону.

— Кто они? — спросил Тенгери.

Я пожал плечами.

— Они из нашей орды?

На это я тоже не смог ответить. Наш основной лагерь настолько разросся, что я теперь знал далеко не каждого.

— Но ведь оттуда, сверху, рыбы не поймаешь, правда, отец? — спросил мальчик.

— Нет, с холма рыбы не поймаешь. Помолчи! — сказал я и сразу осекся.

Я ответил так раздраженно только потому, что и сам ломал себе голову над тем, что им понадобилось здесь, если им не до рыбной ловли. Я больше в их сторону не смотрел, только на удочки. Но рыба не шла. Ни у меня, ни у Тенгери. Сколько бы я ни глядел на воду, я видел перед собой лишь всадников на холме. Мой сын, похоже, видел то же самое. Много ли поймаешь рыбы, когда мысли твои совсем не о ней?

— Давай, отец, спустимся немного вниз по реке! — предложил Тенгери.

Я ответил ему:

— Ладно, сходи за лошадьми.

Оба мы подумали: если они поедут в ту же сторону, мы будем знать, что они здесь из-за нас.

Река плавно катилась вниз, а белые облака плыли нам навстречу.

— Не оглядывайся, Тенгери!

— Я понимаю, отец!

Может быть, мальчику даже нравилось, что нас кто-то преследует. Мальчишкам такое часто по душе. Они похожи на волчат, которые бесятся перед своим логовом и радуются вовсю, потому что всегда побеждают, сколько бы другие их ни кусали — ведь это игра.

Мы проехали сквозь неширокую полоску кустарника почти у самой реки, и тут я сказал Тенгери:

— А теперь можешь оглянуться, мой сын!

— Они все еще на холме, отец!

— Да что ты?

— Нет, правда.

Я улыбнулся: все недобрые предчувствия как-то разом оставили меня. Мы поскакали вперед мимо невысоких топольков, ветви которых чиркали меня то по лицу, то по ушам.

За полосой кустарника, у самой излучины, мы спешились. Отсюда уже холма не видно, и мы не знали, сидят они еще там или нет.

На этом месте Тенгери с уловом не повезло. Он вытащил всего с полдюжины маленьких рыбешек, которые годились разве что на наживку. Он наверняка не переставал думать о незнакомцах и досадовал, что они нас больше не преследуют.

Около полудня мы разожгли костерок, чтобы поджарить рыбу. Кожаный мешок с кумысом положили в воду — пусть охладится. Поели-попили.

— Я хотел бы знать, отец, — начал Тенгери, — почему они проводили нас до холма, а потом бросили?

Иногда дети додумываются до такого, что взрослому и в голову не придет.

— Может быть, они вовсе за нами не следили, а просто ехали в ту же сторону. Понравилось им на холме, они там и остались. Вдруг это чистая случайность, а, Тенгери?

Над рекой парила одинокая чайка, которая вдруг круто взмыла ввысь, будто захотела укусить облачко.

— Они опять здесь, отец! — прошептал Тенгери.

Оба всадника остановились у топольков. На их лицах подрагивали тени от веточек, а сами они даже не старались остаться незамеченными. Каждый из них прислонился к тоненькому стволу, и так как ветер клонил деревца в сторону, то и они то и дело отклонялись в сторону. Туда — обратно, туда — обратно.

— Вытаскивай удочки! — велел я Тенгери и столкнул сапогом тлеющие головешки в воду. Черный пепел от кострища закружило в водовороте.

На другом берегу табунщики гнали вверх по течению тысячи лошадей. Слышался злой лай собак, окружавших табуны, но из-за пыли их совсем не было видно. Над гривами некоторых лошадей проносились петли, которые накрепко захлестывали их.

— Почему они сгоняют лошадей в орду, отец?

— Так, наверное, приказал хан, Тенгери, — с грустью сказал я.

Оба всадника по-прежнему были у тоненьких топольков. Меня всего объяло ужасом, леденящим, как зимний лунный луч, я даже ощутил озноб. Я начал догадываться, почему эти двое следуют за нами по пятам. И тут кусты раздвинулись, и мы увидели Золотой Цветок верхом на статной каурой лошади.

— Властитель собирает войско, — сказала она, спрыгнув на траву. — Давай бежим, Чоно, давай спрячемся в лесах. Медлить нельзя, Чоно!

— Слишком поздно, Золотой Цветок, вон там, в рощице у двух топольков, есть четыре уха и четыре глаза.

А Тенгери тихонько проговорил:

— Они с самого утра не отпускают нас, мама!

Наступившую тишину разорвал резкий крик трубы. Это был условный призыв Ха-хана: всем пастухам, табунщикам, охотникам и воинам немедленно вернуться в орду!

И мы опять поскакали вверх по реке, а оба всадника отставали от нас меньше чем на один полет стрелы. Мы молчали, хотя нам много нужно было сказать друг другу. Утром, при первом появлении всадников, я подумал, что это они по мою душу: хан больше не доверял мне, он, наверное, заподозрил, будто и я собрался переселиться туда, где никакой Чингисхан не властвует, и опасался, как бы за мной не последовали другие, потому что любовь и уважение к нему начали увядать из-за страха. Но мне не приходило на ум, что их появление может быть связано с новым походом. В такие дни властитель рассылал во все стороны своих стражей и телохранителей, чтобы повсюду, где пастухи пасли овец, а табунщики — лошадей, где охотники охотились, а рыболовы ловили рыбу, вовремя предупредить о необходимости вернуться: ведь из-за расстояния они могли не расслышать призывного звука трубы.