Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 54

К оглавлению

54

Когда мы приблизились к озеру, ощущение было такое, будто само голубое небо опустилось на землю, чтобы спасти нас.

И вдруг появился брат Чингисхана, Хазар, которого мы ждали со всем его войском, рассчитывая на помощь. Но с ним было совсем мало воинов: кераиты неожиданно напали на него и нанесли сокрушительный удар. У него отняли женщин и детей, и по безжизненной равнине он тоже добирался много дней, испытывая неимоверные страдания.

— Мы питались одной звериной шкурой и жилами, — этими словами Хазар завершил свой рассказ.

И как эти поражения ни сжимали тоской наши сердца, Темучин первым поднял голову и проговорил с усмешкой:

— Хазар, мы пошлем от твоего имени послание Тогрулу, которое его порадует.

— Ты смеешься, брат, ведь он держит в плену моих жен и детей!

— Меня, брат, развеселила одна мысль, которую мне только что подарили боги. Позови двух верных тебе людей, им я и скажу, что передать моему названому отцу.

Хазар жестом руки подозвал двух воинов, одного из которых звали Хали-Удар, а другого Чахур-хан. Платья на них были разорваны в клочья, щеки запали. Они не сводили воспаленных глаз с хана, сказавшего им:

— Скачите к Тогрулу, которого я некогда назвал своим отцом, и передайте ему такие слова, якобы сказанные вам Хазаром: «Я повсюду искал моего старшего брата Темучина, но потерял его из виду и никак не мог с ним встретиться. Я долго шел по его следу, но все зря. Я звал Темучина, но он моего призыва не услышал. Я сплю, и над головой у меня звезды, а вместо подушки — родная земля. Мои жены и дети в твоих руках. Если ты поручишься передо мной за их жизнь и вернешь мне надежду, я готов встать под твою руку». Вот что вы, Хали-Удар и Чахур-хан, должны передать ему от имени моего брата Хазара. Ни меня, ни моих людей вы якобы и в глаза не видели. Это для того, чтобы Тогрул поверил, будто мертвая равнина послала меня и всех моих воинов в вечные высоты, откуда возврата нет.

И оба гонца немедленно ускакали.

Все присутствовавшие при этом воздали хану должное за его хитрость, и я, хоть и не подавал виду, был с ним согласен.

Глава 14
ХА-ХАН

У озера Балдчуна наши лошади отдохнули, да и нам не приходилось больше пить вонючую жижу и есть полевок: в камыше было полным-полно уток, гусей и лебедей.

Прежде чем гонцы вернулись, к нам присоединилось несколько племен, бросивших Тогрула, потому что он, опьяненный одержанной победой, ограбил их или не поделился добычей. Джамухи тоже не было больше в лагере кераитов. Разведчики донесли, что между ним и Тогрулом вышла ссора — каждый из них хотел возвыситься над другим. Несмотря на этот разрыв, войско кераитов было еще намного сильнее нашего, и нам по-прежнему приходилось избегать открытого сражения.

Но вот и гонцы вернулись. Хали-Удара и Чахур-хана мы узнали издали, но между ними скакал незнакомый нам всадник. Когда они приблизились настолько, что перед их глазами открылся наш лагерь, незнакомец повернул лошадь и поскакал прочь. Чахур-хан пустил стрелу в его вороную и попал в правую бабку — лошадь так и села! Люди Хазара привели схваченного ими незнакомца к хану.

Хали-Удар улыбнулся:

— Его зовут Итурген, и старый Тогрул послал его к тебе, Хазар, с вестью, что принимает тебя под свою руку!

— Темучин! — испуганно воскликнул Итурген. — Ты жив?

Чингисхан кивком головы дал Хазару понять, что пленник в полной его власти, и Хазар обезглавил кераита, не обменявшись с ним ни словом.

А потом Хали-Удар и Чахур-хан рассказали, что Тогрул велел поставить в знак победы над Темучином шатер из золотой парчи и, предвкушая покорение остальных враждебных племен, решил задать большой пир победителей.

— Он ни о чем не догадывается и считает, что все вы давно пребываете у богов.

— Вот и хорошо, — кивнул Чингисхан. — У озера Тунге мой названый отец ответил на мое послание знаменем войны. И значит, он меня отринул. А раз он меня отринул, я применю военную хитрость. Я окружу его войско и возьму в плен прямо во время пира, когда он будет восседать на своем троне, чуть не лопаясь от важности. Глупца Сенгуна мы убьем без лишних слов, где бы его ни встретили, — он виноват больше всех остальных. Старика же Тогрула приведите ко мне, чтобы я мог немного поговорить с ним. Мне не терпится увидеть, как он будет трястись от страха.

Послышались приказы.

Воины седлали лошадей.

На вьючных лошадей грузили свернутые кибитки и юрты.

Поднялись столбы пыли.

Согласно принятому у нас порядку, я ехал справа от моего властителя, мой помощник слева, а остальные окружали нас веером — либо широко раскрытым, либо собранным, в зависимости от местности. Чтобы поберечь лошадей, мы поначалу ехали очень медленно, чуть ли не шагом, так что хвосты яков на древках наших флагов висели неподвижно. Темучин переговаривался с моим помощником, а ко мне не только не обращался, но не удостоивал даже взглядом. Но я от этого никаких страданий не испытывал, а хранил молчание, как и он. Ведь это не я преступил законы степи…

Когда мы снова достигли нашего лагеря у озера Тунге, на нас из травы глядели только четыреста низких кольев, возвышающихся над цветами подобно поднятым при клятве пальцам. А сами цветы в этот жаркий полдень тоскливо свесили свои головки. На длинных зеленых лапах одинокой ели расселись стервятники.

На другой вечер мы были уже вблизи лагеря кераитов и окружали его, как приказал хан. И вот началась битва. Длилась она два дня и две ночи. По ночам, казалось, горело все небо, а днем солнце закрывалось стеной дыма, который гнал со стороны степи свежий ветер.

54