Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 40

— Пора, — прошептал Темучин, прижавшись ухом к земле.

Лошадиный топот приближался к нам с трех сторон. Почти одновременно к нам примчались семеро гонцов, семеро юношей на разгоряченных скакунах.

Чингисхан поднялся на ноги.

— Джамуха ворвался на стоянку и грабит ее.

— Пусть грабит, — ответил хан. — Я нарочно оставил для него дорогие вещи — пусть опьянится ими! Его воины задохнутся от жадности. Я отдал приказ моему войску во время битвы грабежами и мародерством не заниматься. И сегодня я покажу вам, какой в этом приказе смысл. — Вскочив на своего жеребца, он воскликнул: — По коням, воины! Сабли и мечи наголо! Остальные — за топоры!

— Мой хан! — один из стрелогонцев приблизился к нему. — Мы еще не обо всем тебе доложили.

— Говори!

— Той тысячи, мой хан, которая напала на главные силы Джамухи и с боем отходила в сторону лагеря-приманки, как ты и приказал, больше нет. Тысяча черных голов разбросана по степи.

— Я этого ожидал, брат, когда послал их в бой. Есть другие вести?

— Нет, мой хан.

— Тогда взгляни на небо, юноша. Вот куда ушла тысяча смельчаков! Они поднялись в вечные выси и взирают сейчас оттуда на нас вместе со звездами. Разве стали бы мы иначе говорить о всемогуществе Вечного Синего Неба? Вперед, мои воины!

Степь задрожала.

Трава ломалась под копытами лошадей.

Испуганно разлетались по сторонам ночные птицы.

С боевыми кличами на устах войско растекалось по степи, как этому его научил во время боевых игр хан. Черными волнами покатился этот могучий поток, вздымая огромное облако пыли. Всадники то исчезали в низинах, то перекатывались через холмы, сближаясь с врагом, который, утомившись после грабежа, пировал в пустой орде. Или спал.

Мы напали на них на исходе ночи, как раз начало светать. Еще до того, как битва стала битвой, ее исход был предрешен. Трупы убитых сносило вниз по Онону, утопающие испускали предсмертные вопли, а пленные молили о пощаде.

В то время как хан Тогрул преследовал бегущего Джамуху, Чингисхан гнал перед собой рассеянных им тайчиутов, преследуя их вплоть до Долины Антилоп. Она лежала перед нами, как распластанная шестиугольная шкура яка, простираясь до высоких холмов, с которых мы и спустились на конях и с гиканьем понеслись на врага. Как вдруг Темучин упал с коня.

Я бросился к нему и прикрыл хана своим телом, защищая от тайчиутских стрел, с шипением летевших над нами и попадавших либо в кусты, либо в валуны.

— Темучин! — вскричал один из тайчиутов.

И тут же пятеро других воинов откликнулись:

— Да, это был Темучин!

— Добейте его! — приказал один из тайчиутских начальников.

— Смерть Темучину!

Я поднял голову. Телохранители хана сражались спиной к каменистому склону холма, у которого лежали мы, они отбивались мечами и топорами с длинными древками. Лошади то и дело падали в пропасть, увлекая за собой и побежденных, и победителей. Хриплые гортанные крики летели к синему небу — это были возгласы храбрецов, презирающих смерть. Телохранители словно сами обратились в камень, став одним целым с камнем у них за спинами. У их ног лежал хан, которого я защищал, и только теперь заметил, что ему в шею попала стрела.

— Мой хан, мой друг! — испуганно выдавил я из себя и принялся высасывать кровь из его раны. Я высасывал смерть из его жил и сплевывал ее в траву.

У этой каменной стены мы провели еще несколько часов, в то время как в долине сражение продолжалось. Когда рана хана перестала кровоточить, он сказал:

— Внутри моих глаз опять зажегся свет. Дай мне попить, Кара-Чоно!

После этого он приподнялся и прислонился спиной к теплому валуну.

— Где Джамуха?

— Не знаю, Темучин. Вестей от хана Тогрула пока нет!

— А Таргутай где?

— И это мне неизвестно, Темучин. Но я думаю, Бохурчи преследует его по степи, как собаку, бегущую с высунутым языком. И если потребуется, будет гнать его до того места, где заходит солнце и кончается земля.

Хан улыбнулся. А я снял с его раны успевшую засохнуть траву и приложил только что сорванную.

— Тебе лучше прилечь, Темучин. Может случиться, что на твое тело нападет жар и начнет трясти тебя.

— Хочешь, чтобы враг сказал обо мне: «Вот он, валяется»?

И хан поднялся на ноги, цепляясь пальцами за трещины валуна. Потом он перевел взгляд на солнце и спросил, посветлели ли его глаза и снаружи.

— Они сияют, Темучин.

— Вот видишь, они сияют. О солнце! — торжественно проговорил он, снимая ремень и вешая его себе на шею. Потом он низко-низко поклонился, как делал всегда, воздавая хвалу красному диску.

В Долине Антилоп пленных сгоняли в огромную кучу. На них уже пали тени холмов. Один из наших врагов, отбросив лук и меч, торопливо взбирался на холм, туда, где стояли мы с Чингисханом. Его, даже безоружного, телохранители к хану не подпускали.

— Это тайчиут, — кричали телохранители. — Мы убьем его!

— Пропустите его ко мне, — приказал Темучин. — Я хочу услышать, что скажет мне его рот.

— Меня зовут Джирхо-Адай, — сказал тот. — И это я выпустил в тебя стрелу, я стрелял с холма.

Телохранители так и подскочили к нему.

— Пусть договорит, — поднял руку хан.

— Если я сейчас должен принять смерть от владыки, то от меня останется горсть праха величиной с ладонь, — начал он. — Но если меня помилуют, я буду бросаться на врагов владыки впереди него, не важно, придется ли мне для этого бросаться в глубокую воду или разбивать крепчайший камень. По приказу «Иди!» или по приказу «Увлеки врага на себя!» я помчусь вперед, даже если мне для этого придется пробиваться сквозь толщу камня или море огня.