Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 110

110

— Да.

— По-моему, я попал в точку. Валяй, выкладывай, — потребовал Бат.

Тенгери рассказал все по порядку. Все слушали не перебивая. И не пили крепкий напиток из высоких пузатых кувшинов, который они отобрали у местных жителей. Однако, когда Тенгери умолк, все сразу вспомнили о водке и приникли к чашам и кувшинам, не забыв предложить и ему тоже. Тенгери выпил, не отказался.

— Садись к костру, — сказал Бат. — Нас осталось всего шестеро. Будешь седьмым. Ну, что приумолкли? Запевайте!

Мы пьем рисовую водку,
Как пили бы кровь врага.
Мы пьем ее днем
И ночью пьем ее тоже!

— Давай, Тенгери, подпевай! Или эта песенка тебе не по душе? Тогда, братья, споем другую:

Стена высока,
А китаец мал.
За стеной мы увидим
Много башенок,
Больших и малых,

И в каждой из них
Сидит тот, кто смеется.
Это Будда.
Но отчего так раздался его живот?

Эти ламы,
Эти монахи
И еще другие ламы
Шляются по стране,
Вымаливают милостыню,
А потом…

— Эй, да ты опять не поешь? Грустишь?

— Нет! — ответил Тенгери.

Бат выпил еще водки, утер ладонью бороду и не без подвоха сказал:

— Я бы тоже не веселился! А ты возьми и расскажи хану еще одну сказку, он тебя опять десятником поставит! Но только на этот раз… — Бат сделал паузу и оглядел по очереди всех своих воинов, готовых рассмеяться любой его шутке, — если он тебя опять спросит: «От кого ты узнал эту красивую сказку?» — ты ему не говори, от кого. Это никому не понравится. Потому что Черный Волк оказался вонючим шакалом, предателем.

— Бат, замолчи! — Тенгери вскочил на ноги.

— Что с тобой? Разве я не правду сказал?

— Откуда ты знаешь? Со слов других! Ведь так, Бат?

— Других? — Бат недобро рассмеялся. — При чем тут другие? Он был таким, как я сказал! И никаких разговоров!

— А если он не был предателем, Бат?

— Не ори! У хана чуткие уши, он услышит тебя даже в Доломуре! Пей лучше! Пей!

— Не хочу!

— Не хочешь? Да что ты! Вы только посмотрите на этого папиного сыночка…

— Бат! — Тенгери бросился на десятника и ударил его кулаком в лицо.

— Он свихнулся, он убьет меня!

— Стража! — крикнул кто-то.

Несколько кувшинов упали и разбились. Два тела сплелись и катались по земле, как огромный клубок. Крики, удары. Глиняные кружки разлетелись на куски.

— Я горю! — заорал Бат, одна нога которого оказалась в костре.

Но тут подоспели стражники и растащили дерущихся. Старший из них приказал:

— Снимите вот с этого одежду и привяжите к дереву на камне. Он напал на своего десятника! Если боги против него, он сегодняшней ночью замерзнет. А если они за него, он доживет до восхода солнца и останется с нами!

Стражники раздели Тенгери догола и погнали его по камням на берег моря. Там прямо из расщелины в валуне пророс тополек, в последних листьях которого шелестел ветер. Его привязали так, что он стоял лицом к морю. Стражники проделали это молча, как всегда молча и беспрекословно выполняли все приказы. Он тоже не открывал рта, потому что не хотел, чтобы они догадались, как ему страшно. Сначала вопреки его опасениям было не слишком холодно, рисовая водка еще согревала. Он не сводил глаз с луны, повисшей, казалось, над самой водой. Большая, светло-желтая, она позолотила волны. Привязанные в бухте лодки с сухим стуком ударялись о вкопанные столбы.

Сначала холод прокрался в ноги, и он старался по возможности шевелить хотя бы пальцами. Головы он повернуть не мог, ее привязали к стволу дерева сыромятным ремешком, закрепленным на лбу. А в лагере воины продолжали веселиться, пели и орали. «Если мне суждено пережить эту ночь, я убью Бата, — подумал он. — В первой же битве! Так, чтобы этого никто не заметил». Он по-прежнему не сводил глаз с желтой луны, диск которой поднимался все выше. «Еще совсем немного, и я больше не увижу ее, так высоко она уйдет. Тогда она из желтой превратится в белую или серебристую. И море тоже засеребрится. Но я не замерзну и не умру! Я не хочу!»

Когда шум в лагере затих, он начал мерзнуть по-настоящему. И не только ни одним пальцем пошевелить не мог, но даже дрожать — так крепко привязали его к стволу молодого тополя. Только зубы иногда стучали — это когда Тенгери переставал сжимать их. Казалось, они тоже застыли бы, не держи он рот закрытым. «Я похож на рыбу, выброшенную на берег», — подумал Тенгери. Теперь он радовался, когда удавалось подумать о чем-то. Ошаб, Герел, Онон, Керулен, зеленые пастбища, теплые юрты. И тут же в памяти возникал горящий город Дзу-Ху — ох, как жарко было тогда!

Кто-то приближался к нему, ступая по камням.

— Это я, — услышал он шепот за спиной.

— Бат? Пришел меня помучить?

— Слушай, я этого не хотел, Тенгери, этого я не хотел, боги видят. Я стражу не звал!

Тенгери, конечно, не ожидал появления Бата, но ничего ему не ответил.

— Ты меня чуть не убил, — тихо говорил Бат, стоя в тени дерева, чтобы стражники не заметили его.

— Ну да, чуть не убил, — выдавил из себя Тенгери. — А до этого ты чуть не убил меня. Одним-единственным словом.

Бат торопливо проговорил:

— Ты лучше скажи: выдержишь?

— Да.

— У тебя такой голос, будто ты полумертв.

— Допустим. Но еще не совсем мертв.

— Когда я сказал те самые слова, я был пьян!

— Что мне от этого, лучше?

— Я просто хочу, чтобы ты знал. — Бат наклонился и приставил к его губам чашу. — Пей!

— Рисовая водка?

110