Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 80

— Ты говоришь о людях в желтых халатах?

Старейшина кивнул.

— Почему же, они иногда появлялись вместе с китайскими купцами. Но мы этих купцов ненавидим, поэтому возненавидели и тех, кто приходит с ними. И раз мы не верим купцам, мы не верим и тем, кто ютится в одном с ними шатре!

Городской старейшина расстегнул несколько пуговиц на своем халате и запустил под него свою иссохшую руку, а когда вынул ее, в ней был длинный шнурок со множеством шариков. Он протянул эту связку сидевшему на высоком коне тысячнику и почтительно проговорил:

— Хотя лучи солнца и очень горячи, воин, огня они без зажигательного стекла не дадут; точно так же волны благословенного учения Будды не могут разлиться помимо лам и монахов. Поэтому мы почитаем достойнейших лам и монахов, проникших в самые глубины учения и обладающих совершенными знаниями. Они походят на бескрайнее море, которое дарит нам самые нужные и дорогие вещи — но богатства его остаются неисчерпаемыми.

— Что это такое?

— Это четки, воин. Каждый деревянный шарик на них равнозначен одной молитве. Ом мани падми гум! Молитесь!

Тысячник уставился на круглые шарики, пропустил их через пальцы, пересчитал, улыбнулся, но вдруг хлестнул лошадь и умчался прочь. Проезжая мимо горевшего дома, он бросил четки в огонь, погнал коня сквозь дым и языки пламени и, вздымая руки к небу, воскликнул:

— Очисти меня, огонь, очисти меня, сожги во мне злые слова чужой веры, которую мне только что попытались внушить!

В узких тенистых улицах было прохладно. Только кое-где догорали еще дверные проемы и упавшие балки, иногда попадался одинокий тополь без листьев. От огня он почернел и словно осиротел. У повалившихся глинобитных хижин лежали мертвые китайцы, монголы и онгуты с открытыми ртами. Можно было подумать, что они удивляются: почему это они не могут больше ни видеть, ни ходить? Повсюду в поисках родных и близких бродили плачущие женщины и дети.

Тенгери, Бат и Тумор спрыгнули с лошадей и пешком поднялись вверх по холму. Здесь осталось еще много целых домов, а по обе стороны улочек сидели уличные торговцы, предлагавшие шелка и чай, а некоторые протягивали монгольским воинам лежавшие на продолговатых дощечках кусочки марципанов с земляными орешками.

— В таком доме я жить не хотел бы, — как бы размышляя вслух, сказал Тенгери. — Стены и крыши из глины, камней или дерева! Вечно будешь дрожать от страха, как бы крыша не обвалилась и не прибила тебя и всю твою семью.

— Эх ты, — хмыкнул Бат. — Видел бы ты дома в Хси-Хсии, с которой мы воевали несколько лет назад. У тех такие высокие дома, что когда мы выбрасывали китайцев из верхних окон, они разбивались в лепешку.

— Когда лежишь ночью в таком доме, ничего не увидишь — ни неба, ни звезд над головой, как у нас в юртах, — продолжал удивляться Тенгери.

— Зато увидишь глину, дерево и камни, — поддел его Бат.

«Эти молодые ничего толком не знают, только вопросы с умным видом задают», — подумал Бат. Любопытство Тенгери претило ему. Он видел Хси-Хсию с его позолоченными крышами и мраморными ступенями роскошных дворцов, он часто вспоминал ее никудышных воинов, которые сражались в пешем строю и еще надеялись победить, как будто пеший воин хоть когда-нибудь брал верх над всадником. Они умирали под нескончаемый хохот монголов, их топтали десятки тысяч подкованных лошадей. А всему виной жизнь в каменных домах.

— В городах живут одни дураки с жирными, как курдюки, телами, — сказал наконец Бат. — Заползет такой в свои стены, где и буря ему нипочем, и дождь не намочит, и спит себе на мягких циновках. Целыми днями сидит на одном месте и хиреет. Многие из них ткут шелк, ковры и собирают чай. Но разве от этого наберешься храбрости? Их даже ни один волк не вспугнет — волки эти города стороной обходят. А те, что куют мечи, кинжалы и топоры, обращаться с ними не умеют. Все они спят и видят, как станут торговцами. Хан тоже говорит: городской народ глуп и изнежен. И еще хан сказал, что он ни за что на свете не стал бы жить в каменном доме.

— А ведь этот городской люд взял да вместе с нашими прогнал отсюда китайцев, — заметил Тенгери, словно усомнившись в словах Бата.

Десятник ответил, что это, может, и правда, только своими глазами он, мол, этого не видел.

— Это они от обиды так расхрабрились, — сказал он и быстро добавил: — Если хотите знать, китайские полководцы еще глупее, чем любой из этих городских людей, так что разбить китайцев вместе с нами им было не так уж трудно! Знаете вы историю про китайского полководца Ли?

Нет, ни Тенгери, ни Тумор ничего о китайских полководцах и слыхом не слыхали и начали подзадоривать бывалого воина Бата: расскажи да расскажи!

И Бат начал:

— Так вот, насчет полководца Ли! Он был из тех полководцев, о которых говорят, что бог им ни одной победы не подарит, хотя и в его войске было немало храбрых воинов-китайцев. Когда дело опять дошло до битвы у Великой стены — а было это лет сто назад! — его войско снова побежало. Представляете, тысячи людей с оружием бегут кто куда! И тут вдруг появился или, как говорится, прямо с неба упал настоящий великан с мечом и топором в руках и давай бить врагов полководца Ли, да так, что теперь те бросились наутек. Так была спасена его честь. Ну и радовался же он! Правда, решил наградить героя и сам пошел его искать. Ну, нашел. А великан возьми и ответь ему:

— Не надо благодарить меня, полководец Ли! Примите мое деяние как ничтожное выражение моей безграничной благодарности вам!

— Благодарности? За что? Я вас совсем не знаю, добрый человек! — удивился китайский полководец.