Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 50

Чингисхан встал со своего места, а за ним, в ожидании решения своего властителя, сразу поднялись и остальные. Ступая по мягкому ковру своей дворцовой юрты, Темучин рассуждал вслух:

— Ваши заботы мне понятны, но достаточно ли ваших слов, настолько ли они убедительны, чтобы отдалить меня от моего названого отца? И нам ли, всегда воевавшим против общего врага, враждовать самим? Благодаря ему я обрел силу и возвеличился, а теперь он же желает, чтобы я унизился и все потерял? Он стар, старость же умудряет, и он не станет повергать в прах то, что освещено солнцем степи. Завтра же я пошлю к моему сиятельному отцу гонца с благой вестью: мой старший сын Джучи, который нам обоим напоминает о совместной битве против меркитов у реки Килхо, будет просить в супруги дочь хана Тогрула, а я предложу в супруги одному из его внуков мою дочь.

Я вместе с телохранителями стоял у полога дворцовой юрты и переводил взгляд с лица одного из нойонов на другого, и некоторые из них мне не понравились. Пока хан давал указания гонцу, они о чем-то перешептывались: косицы их так и болтались влево-вправо, они оживленно жестикулировали, их шелковые халаты с треском терлись один о другой и заглушали их шепот. Но вот их круг раздался, как раскрывается веер, и они снова почтительно склонились перед своим властителем, и один из них сказал от имени всех:

— Не отсылай пока гонца, Темучин!

— Что еще? Опять сомнения? — Чингисхан недоверчиво оглядел их.

— Мы посовещались и сочли необходимым известить тебя, что послание о желании твоего старшего сына Джучи взять в супруги одну из его дочерей заставит Джамуху и Сенгуна отговорить повелителя кераитов от этого под предлогом, что ты сделал за сына этот выбор только для того, чтобы после смерти твоего названого отца завладеть его наследством.

— Но это ложь! — вскричал Темучин.

— Как бы там ни было, такое послание даст и Джамухе, и Сенгуну еще один повод для злобных наветов.

Какими бы убедительными ни показались мне слова нойонов, на Чингисхана они впечатления не произвели, и он немедленно отправил гонца в путь. Последующие дни мы провели в ожидании. Сам Темучин хранил суровое молчание.

Но как-то к нам в орду заехали китайские купцы, которые привезли замечательные ковры, золотую утварь, золотые троны и позолоченные носилки. Они выставили все это на продажу перед самой юртой властителя.

Народ сразу же сгрудился вокруг диковинного товара, ощупывая его цепкими взглядами и слегка дотрагиваясь жадными пальцами.

Торговцы покрикивали:

— А ну, проваливайте, ротозеи! Разве для вас эти вещи? У вас желаний больше, чем овец! — Купцы, смеясь, отпихивали людей от драгоценных вещей. — Спите в жалких войлочных кибитках, а мечтаете пить кумыс из золотых чаш, да? — И снова издевательский смех. — Отойди подальше — это товар для хана и его приближенных!

— Вот как! — Чингисхан выступил вперед. — Считаете, значит, что я куплю хоть что-нибудь у людей, оскорбляющих моих храбрых воинов и высмеивающих их за то, что они не богаты?

— Благороднейший хан, — купец повалился перед Темучином на колени, — мы хотели только…

— Молчи, змея! — И, обращаясь к толпе, возмущенный хан вскричал: — Гоните их из орды, бейте плетками и кнутами, если они будут медлить с возвращением в свои проклятые города, в эти темные убежища крыс. Я ненавижу их, я ненавижу всех, кто живет за каменными стенами и смотрит на нас свысока и с презрением, будто мы жалкие степные мыши!

И толпа поступила так, как велел ей хан. А добро купцов хан раздал своим людям.

Примерно в это же время я как-то сопровождал его во время прогулки вдоль реки. Он спросил меня, что я думаю о Тогруле. И я ответил:

— Когда мы выступили в поход против меркитов, он заставил тебя тщетно прождать три дня, Темучин. И тогда ты сказал мне: «Это цена за обещанную нам ханом Тогрулом помощь. Он не такого знатного рода, как я, но сейчас сила за ним, и своим опозданием он хочет сказать мне, что, несмотря на свое более низкое происхождение, он стоит сейчас выше меня». На что я тебе ответил: «Выходит, дело обстоит так: он человек не столь высокого, как ты, происхождения, однако за ним сила. И он помогает сейчас тебе, человеку более славного рода, но потерявшему всякую власть».

— Так и было, Кара-Чоно!

— То же самое ты сказал мне и тогда, на что я сразу задал тебе другой вопрос: «Почему же он помогает тебе, Темучин?»

— «Потому что видит в этом пользу и для себя!» — вот мои слова.

— «Но ведь и ты выигрываешь. Разве он не должен опасаться, что твоей власти прибудет?» Это тебе, дорогой Темучин, сказал я. И что на это сказал ты?

— Не помню, Кара-Чоно.

— Ты сказал: «Он всегда будет озабочен тем, чтобы я своей властью не превзошел его, чтобы моя власть была лишь опорой для него».

Хан посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Мы успели уже добраться до берега, спешились и шли по высокой траве и по камням. Вдоль темной кромки леса парили чайки, потом они круто поворачивали влево и опускались на небольшой каменистый островок посреди Керулена. Все было как и в то время, когда мы здесь же поджидали хана Тогрула, — тогда мы ждали его на берегу реки.

— Если я тогда так говорил, значит, я и по сей день должен так думать. И ты тоже. Разве за эти годы мы с тобой не стали одной головой, одним сердцем и одним телом?

Набежавшая туча отбросила тень на его побагровевшее лицо. Река потемнела, и хан поплотнее запахнул свою шерстяную накидку, словно его знобило.

Мы решили вернуться.

Пастухи гнали стада на водопой. В свете заходящего солнца шерсть овец казалась рыжеватой. У костра сидел старик пастух, а рядом лежал только что освежеванный им жирный баран. Старик засунул через рот внутрь барана несколько гладких камней, пролежавших какое-то время в огне, и, трижды поклонившись, пригласил властителя на скромную трапезу.