Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 31

К оглавлению

31

После этого Чингисхан объяснил, как тысячи будут изготавливаться к бою. Указывая на камешки, он говорил:

— Построение каждой тысячи будет таким: сто человек по фронту и десять рядов в глубину. В первом ряду мы на обоих флангах, обозначенных у нас синими камешками, поставим всадников в железных доспехах. И в таком построении мы с одной или несколькими тысячами, в зависимости от сил противостоящего нам противника, нанесем удар по фронту врага. Число наших воинов при таком ударе должно быть намного меньше сил противника, которого необходимо заставить при этом думать, будто перед ним все наше войско. Перед нашими воинами, которые нанесут прямой удар, стоит такая задача: после короткой и задиристой схватки наш первый ряд в тяжелых доспехах расступается и пропускает вперед легких всадников — на них будут доспехи из дубленой кожи — на быстрых лошадях, и они обрушиваются на превосходящие силы врага всеми девятью рядами, смешиваются с ним, раскалывают и распыляют его силы. Прежде чем враг поймет, что превосходство в численности на его стороне, и перестроит свои ряды, на него накинутся наши стоящие до времени в засаде тысячи — причем со всех сторон! — и разобьют растерянного и утомленного уже врага.

— Мой хан, — сказал Бохурчи, — такого наша степь еще не видывала. Благодаря твоей мудрости мы устрашим всех тех, кто не желает тебе повиноваться!

Остальные двенадцать военачальников поддержали Бохурчи и встали на колени перед теми полями, которые были как бы их тысячами. Каждый из них должен был переставить их так, как велел Чингисхан. А потом он показал еще, как они будут впредь обороняться. И здесь он отошел от прежних правил, приказав ставить в будущем крепость из повозок не по центру позиции, а на краю одного из флангов, чтобы враг принял это место за центр и сюда и направил свой главный удар.

— Его основные силы ударят по пустоте, а мы обойдем их и возьмем в железные клещи!

Прежде чем отпустить их, он строгим голосом повелел военачальникам:

— Передайте вашим воинам: кто начнет мародерствовать во время боя, будет немедленно казнен, потому что своими действиями он ослабит наши силы. Всю добычу мы разделим после боя по справедливости. Это мой первый закон, и я провозглашаю его под Вечным Синим Небом, зная, что он созвучен мудрости наших предков!

На следующий день Чингисхан снова созвал военачальников к Санггуру и велел каждому показать, что он понял из вчерашнего. Сидя под кедром, он молча наблюдал за тем, как они переставляли камешки, повторяя приемы, которые он им показал накануне. Вмешивался только в тех случаях, когда один из них допускал ошибку или серьезную неточность. Если же обнаруживал в ком-то из военачальников неуверенность в себе, если тот начинал, к примеру, запинаться, путаться или подолгу задумываться, он приказывал начать все сначала. Причем этот приказ хан отдавал спокойно, по-дружески и даже с улыбкой.

Вскоре тысячи, расположенные в строю, как камешки на желтом песке, выступили в открытую степь, чтобы испытать себя в новой игре.

Я скакал рядом с Чингисханом. Для наблюдения за маневрами он выбрал вершину пологого холма. Для начала тысячи испробовали новый способ построения: сто человек по фронту, десять рядов в глубину. Потом открывали первый ряд и пропускали девять рядов легких всадников, испробовали отход в сторону и захват в клещи, переход из засады в прямую атаку. В эту военную игру они играли с удовольствием и неподдельным воодушевлением.

Чингисхан сказал мне на холме:

— Об этом я в детстве подолгу мечтал у хунгиратов, Кара-Чоно!

— Об этой игре?

— Нет, дорогой друг, не об игре, а том, что за ней воспоследует!

Над полем битвы, на котором не было ни убитых, ни раненых, веял легкий ветерок. Победители захватывали и уводили пленных, но пленные улыбались, отпускали шуточки и распевали песни, и никто из них не страдал от голода или жажды, а стражники отпускали их на волю перед возвращением в орду.

Чингисхан спросил одного из проезжавших мимо воинов:

— Как тебе нравится новая игра?

— Очень! — воскликнул тот, высоко над головой подняв свой круглый щит. — Это куда увлекательней, чем даже охота, мой хан!

— Я вижу, ты из победителей?

— Я — да, мой хан.

— И еще я вижу, что ты десятник? Ты голова десятка, ее душа и смысл?

— Да, мой хан.

— И ты показываешь им, что и когда они должны делать?

— И это так, мой хан!

— Приблизься ко мне, воин!

Юноша взлетел на коне на холм и спешился перед нами.

Чингисхан сорвал со своего наряда драгоценный камень и протянул юноше:

— Пусть при виде врага твои глаза заблестят так же, как блестит этот камень! Возьми его!

— О мой хан! Да хранит тебя Небо, и да приумножит оно твою мудрость!

Солнце спускалось за кустами терновника, бросая красные лучи на тысячи играющих в военную игру всадников, волны которых перекатывались по ровной степи, подобно волнам широкого огненного моря.

Глава 10
КОЛЮЩИЕ ТЕНИ

После назначения меня начальником личной охраны Чингисхана вышло так, что я гораздо чаще, нежели прежде, находился в его непосредственной близости. Когда в лагере появлялись торговцы, которых Чингисхан склонен был принять лично, он привлекал к беседе с ними и меня. Я присутствовал при приеме иноземных послов и чаще всего первым узнавал о его новых мыслях и планах, потому что он всякий раз спрашивал меня, что я о них думаю. В такие часы я вспоминал о моем умершем отце, ибо если бы он вернулся из вечных высей, то порадовался бы сущности Чингисхана. Его опасения как будто не оправдывались, потому что хан был справедлив, строг и добр, а его благородную цель — объединить все живущие в кибитках племена в единый народ монголов — мой отец одобрил бы всем сердцем.

31