Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 18

— Что это значит? — вскипел Темучин и, схватив юношу за волосы, рывком поставил его на ноги. — Когда воет волк, соловей не поет!

Друзья юноши в страхе разбежались.

На восьмой день тишину степи разорвали дикие вопли. С трех сторон на нас неслись большие отряды меркитов — а нас так никто и не предупредил! Они бросали в юрты горящие факелы, поджигали повозки и шатры. Стрелы летали по орде, как стаи птиц. Юрты загорелись, и к небу потянулись столбы дыма. Блея от страха, разбегались овцы.

Мы с Темучином и Бохурчи во весь опор поскакали в лес Бурхан-Калдуна.

— Где Борта? — закричал Темучин.

Ее шатер был весь в огне, но ее саму мы не увидели, как не увидели и лошади, которую подарил ей Темучин.

— Где Борта? — крикнул Темучин еще раз.

Но никто ему не ответил.

Когда мы собрались в теснине, а было нас совсем немного, Темучин в третий раз спросил:

— Где Борта? — но на сей раз совсем тихо.

Остальные боялись посмотреть ему в глаза.

Отсюда, сверху, раньше открывался отличный вид на нашу орду. Теперь стоянка была закрыта стеной дыма, которую ветром сносило в открытую степь. На траве там и сям валялись повозки со сломанными колесами, они догорали. Меркиты выволакивали из горящих юрт наших женщин, били их и волокли к своим лошадям.

Темучин сказал Бохурчи:

— Видишь, друг, меркитов вдевятеро больше, чем нас, мужчин, в орде. И теперь ты понимаешь, что на наши тридцать три стрелы они за раз выпустили бы двести девяносто семь своих, после чего живым не ушел бы никто?

Бохурчи кивнул.

— Не убеги мы сюда, — продолжал Темучин, — мы лежали бы сейчас между юртами, как те, кто не хотел меня слушать, кто не поверил мне. Мы спасли свои жизни, мы здесь. И хотя мы сегодня не приняли бой, настанет день, когда мы соберемся с силами и обрушимся на них. Верьте мне: никому из тех, кто напал на нас и увел наших женщин, не жить!

Мы с Темучином ушли дальше в горы, оставив в теснине только нескольких наблюдателей, чтобы следили за передвижением меркитов.

На другой день мы добрались до Каменного Волка, большого ущелья, где поместилась бы вся наша орда, послушайся они совета Темучина.

Здесь мы сделали привал.

Наблюдатели сообщили, что меркиты трижды объехали вокруг горы в поисках Темучина, а теперь отходят на север. Темучин сказал, обращаясь ко всем нам:

— Бурхан-Калдун спас мою жизнь, как жизнь мелкого насекомого. Я бросился за помощью к Калдуну, чтобы спасти свою жизнь, я пробирался на своей лошади по оленьим тропам, я соорудил себе хижину из прутьев, которые наломал на его лесистых склонах. Бурхан-Калдун сохранил мне жизнь. И я преодолел свой большой страх. С сегодняшнего дня я буду каждое утро приносить ему жертву и каждый вечер возносить ему молитву. Пусть мои дети и внуки никогда об этом не забывают и поступают так же!

Темучин, Бохурчи и я поднялись на вершину Бурхан-Калдуна. Мы сняли ремни и кушаки, положили на траву шапки и трижды по три раза преклонили колени, воздавая хвалу Вечному Синему Небу.

А внизу, в орде, старухи оплакивали похищенных дочерей. Дым рассеялся, но пепел был еще теплым.

Темучин искал Борту, хотя знал, что ее не найти, но он все равно искал ее в оставшихся целыми юртах и шатрах — ее не было нигде. И следа не осталось.

Вскоре опять выпал снег. На сей раз он лег и припорошил скелеты сгоревших повозок, юрты и убитых овец. Керулен тоже заснул подо льдом, и мы ходили ловить рыбу не только с удочками, но и с топорами, чтобы прорубать лунки. Только добыча была скудной. Наши лошади худели со дня на день. Все мы голодали. А зима выдалась долгой. Снежные бураны завывали в долине. Мы сидели по юртам, тесно прижавшись друг к другу, молчаливые и грустные. Никто в орде не пел больше песен — холод и голод вырвали песни из наших сердец. Когда мы говорили, разговор всегда заходил о весне, и когда нам снились сны, это были сны о весне. Однажды посреди зимы Темучин сказал:

— Сегодня мы страдаем, но думайте, как и я, о завтрашнем дне. О дне нашей мести меркитам.

Мы смотрели на него с удивлением, и до конца ему поверили очень немногие.

— Расскажи нам, как все будет, — попросил Бохурчи.

И Темучин сказал:

— Помните, что я говорил, когда вез к нам мою невесту Борту? Я показал вам большую шубу из черного соболя, которую подарил мне к свадьбе тесть, и сказал вам, что это дорогой соболиный мех, эта шуба стоит дороже, чем все добро нашей орды. И еще я сказал, что я собираюсь отвезти эту дорогую шубу вождю кераитов хану Тогрулу — он был другом моего отца, а кто дружил с моим отцом, для меня все равно что второй отец. И потом мы вместе с Кара-Чоно отвезли вождю кераитов, который, как вы знаете, стоит лагерем у Черного Леса, что на реке Туле, эту княжескую шубу. Я тогда сказал хану кераитов: в былые времена ты дружил с моим отцом Есугеем. И ты для меня все равно что отец, и я, твой названый сын, приношу тебе в дар шубу, которая досталась мне от моего тестя.

— И что ответил хан кераитов? — спросил Бохурчи.

— В благодарность за черную соболью шубу, сказал он, я обещаю вернуть под твою руку отпавшие от тебя племена. В благодарность за черную соболью шубу я соберу твой разделившийся народ. Я прильну к тебе, как грудь к шее. Вот что он мне пообещал. Поэтому-то я и сказал вам: сегодня мы страдаем, но думайте, как и я, о завтрашнем дне. О дне нашей мести меркитам.

Моя юрта уцелела, но я жил теперь не один, а делил свой очаг с Темучином, который потерял все, что имел: Мать Тучи, свою жену Борту и даже седовласую служанку Хоачин — их всех угнали меркиты. Зима тянулась еще долго, и чем больше она тянулась, тем больше мы страдали.