Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 155

155

Ни словом на это не ответив, он лег на спину и, глядя в потолок, думал: «Я должен сказать ей сейчас, как я счастлив. Я счастлив, как никогда в жизни!» И еще он подумал: «От счастья становишься сильным! Я никому не поддамся, и никому не взять надо мной верх!»

Она тоже ничего не сказала и легла с ним рядом, положив руки под голову. Может быть, подумала: «Вообще-то надо бы сказать ему, как я счастлива. Я счастлива, как никогда в жизни». И еще она, наверное, подумала: «От счастья становишься сильнее. Кому под силу разлучить нас?»

А солнце все поднималось и уходило вправо. Саран вдруг воскликнула:

— Смотри, Черный, я лежу уже наполовину в тени! Тебе пора к этому Чиму!

Тенгери быстро собрался, и вскоре они уже скакали по главной дороге к лагерю.

— А ты-то куда торопишься? — спросил Тенгери Саран.

— Сказать матери, что мы с сегодняшнего дня муж и жена и живем в одной юрте!

— Правильно, Газель! — Он все не сворачивал налево, а ехал за ней следом. — Хочу сначала поблагодарить за все Герел с Ошабом, ведь сколько они для меня сделали! Сегодня утром я был несправедлив к ним.

Саран кивнула. Но вот Тенгери придержал своего гнедого, а она на своем коньке исчезла между юртами.

— Это опять он! — обрадовалась Герел. — Видишь, Ошаб, он одумался!

— Мы даже не подозревали, что ты можешь быть таким… — Ошаб даже рукой махнул с досады.

— Простите меня за то, что утром…

— Эй, Тенгери! Брось ты это! — сразу сменил гнев на милость Ошаб.

Герел встала со своего места и, согнувшись в пояснице, приблизилась к нему.

— Все эти годы мы были добры к тебе, Тенгери. Наши сыновья ушли далеко-далеко, вот мы и подумали…

— Замолчи, женщина! — рассердился Ошаб.

— Не забывай нас, Тенгери, когда будешь при дворе, — сказала она. — А теперь поезжай к этому Чиму!

Они немного проводили его. Тенгери поскакал галопом, а потом оглянулся и помахал им на прощанье.

— Ты видишь, он совсем не изменился, — прошептал Ошаб.

— Я подумала, что эта девушка…

— Помаши ему! Он опять оглянулся!

Они долго еще махали ему вслед, а потом женщина, состарившаяся до времени и зачастую подавленная и невеселая, широко улыбнулась:

— Видишь, он благодарит нас! Наверное, Ошаб, лучше этого мы с тобой ничего в жизни не сделали: мы заботились о нем как о сыне, мы постарались, чтобы о нем узнали при дворе, раз уж он так замечательно режет по дереву — не хуже любых китайцев, уйгуров, персов или как они все там называются!

— Ты права, Герел!

Они вернулись к своей юрте, радуясь, что все случилось так, как случилось. А потом сказали друг другу, что с сегодняшнего дня в их жизни многое переменится. Начал Ошаб:

— Ты сегодня сама не своя, Герел!

— И ты тоже, Ошаб!

Он пробормотал что-то неразборчивое, усмехнулся, но промолчал.

— Может быть, все это из-за того, что мы сегодня радуемся, как уже давно не радовались?

— Похоже на то, — ответил он и рассмеялся.

Тенгери же тем временем достиг главных ворот, по правую руку от которых стояла юрта человека по имени Чим. Перед ней — два стражника с мечами, луками и копьями, а справа от нее — коновязь, вся трава перед которой была вытоптана. Здесь Тенгери и привязал своего гнедого.

— Мне к Чиму, — объяснил он стражникам. — Он ждет меня!

Стоявший справа от входа нырнул в юрту, очень скоро вернулся и кивком головы указал Тенгери: входи, мол.

Чим сидел, скрестив ноги, посреди юрты на высоких черных подушках. Халат на нем был желтый, а бархатная шапочка — синего цвета. На острие ее все время подрагивало павлинье перо, хотя Чим сидел как изваяние и только улыбался.

«Зубы у него все равно что у хряка, — подумалось Тенгери. — Глаза как у суслика, а уши как у паршивого лиса. Клянусь всеми богами небесными, не таким я себе представлял Чима, совсем не таким!»

— Подойди на три шага поближе, — велел ему Чим.

«Что за голос! Как у степного волка, охрипшего от воя!» Только сейчас Тенгери заметил, что в затененной части просторной юрты стоят слуги и стражники.

— Это тебя, значит, зовут Тенгери?

— Да.

«Теперь он, конечно, спросит, как звали моих родителей!»

— И ты режешь по дереву?

— Да.

«Значит, он спросит об этом чуть позже. Сказать мне: Кара-Чоно, или нет?»

— Ты любишь это ремесло, правда?

— Очень люблю!

«Обязательно скажу: «Кара-Чоно!» Я должен бросить ему вызов, просто обязан!»

— По твоим вещам видно, что ты действительно его очень любишь!

«Ты смотри, ему нравятся мои вещи! Может, он все-таки не так уж плох, как кажется с первого взгляда? И об отце с матерью ничего не спрашивает!»

— Недавно я начал высекать в скале человеческое изображение.

— Вот как!

После этого «вот как!» Тенгери сразу пожалел, что похвастался.

— Кто же научил тебя этому замечательному ремеслу?

Тенгери рассказал все как было. Когда он посетовал, что еще не вполне овладел мастерством художника и резчика, Чим ему решительно возразил. Польщенный Тенгери подумал: «Он нисколько не виноват в том, что у него такие уши и зубы. Чим человек справедливый и честный».

А Чим продолжал участливо выспрашивать:

— По чьему приказу ты начал вырезать игрушки и фигуры, Тенгери? — У Тенгери от страха перехватило дыхание. — Пойми смысл моего вопроса: каждый из монголов занимает то место, которое ему указано одним из приближенных властителя. Да или нет?

— Да, но…

— Нет, ты помолчи и выслушай меня: пастухи — это те, кого поставили пасти овец, стражами стали те, кому это приказано, а воинами — те, кого сочли достаточно сильным и смелым! Да или нет? Или кузнец стал кузнецом без всякого повеления свыше? Будут женщины шить халаты, если им об этом не скажут, и кто будет охранять наш лагерь без приказа? Короче говоря: разве не все делают то, что им велено приближенными хана?

155