Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Страница 145

К оглавлению

145

— Это было так, мой друг!

— Тогда скажи мне сегодня, всегда ли я был таким, каким обещал быть?

— Всегда, Джебе!

— Значит, отныне будет так: с сегодняшнего дня и мои годы побегут быстрее, чтобы твой народ стал великим, могучим и богатым и чтобы ты перед смертью мог сказать ему: «Теперь у вас всего довольно, сберегите то, чем уже обладаете, и оставайтесь такими, какими стали». Потому что как знать, кто придет после тебя?

— Ах, Джебе, — хан расчувствовался и обнял военачальника. — Требуй от меня чего угодно! Я выполню любое твое желание!

Они прошлись немного под деревьями. Трава была холодной и влажной. Сквозь ветви, раскинувшиеся над их головами подобно огромным веерам, пробивались лучи луны. На лужайках продолжали танцевать девушки. Горели костры, и в чистое небо уходили острые, как стрелы, дымки.

— Слушайся иногда моих советов, хан, — сказал военачальник.

Чингисхан остановился:

— Вот это твое желание, Джебе, я выполнить не обещаю. Ты мог бы попросить сто женщин или тысячу лошадей. Но воля моя непреклонна, Джебе! Нет-нет, друг мой, нет-нет!

Над ними пролетела снявшаяся с ветки большая ночная птица. Испуганно встрепенувшись, она взмыла вверх и уселась на верхушке ели. Похоже было, будто она сидит на луне, белый диск которой как раз сейчас проплывал мимо этого дерева.

Глава 13
МЕЖДУ ВОЙНАМИ

В солнечный день Тенгери сидел на берегу Керулена на стволе ели и резал по дереву. Неподалеку щипала траву его лошадь. Вода реки шумела, а в том месте, где поток, преодолев пороги, с грохотом падал вниз, к небу вздымалась мельчайшая водяная пыль.

Иногда к реке сбегались дети. С кувшинами и другими сосудами. А иногда собирались просто так, чтобы погреться на камнях, поиграть в прятки в камышах или побегать взапуски. С маленькими луками в руках охотились на уток и на серых цапель, соревнуясь в меткости и находчивости. А потом вытаскивали из воды свою добычу. Их азарт выдавал радость, которую они испытывали от одержанных над другими живыми существами побед. Когда они вдруг замечали Тенгери, то собирались вокруг него в некотором смущении: ведь это он их заметил первым, а не они его. Одни торопились вернуться в камыши, другие же усаживались подле него и с открытыми ртами наблюдали за тем, во что под его руками превращается обычное полено, лежавшее у него на коленях. Чтобы остаться опять наедине с собой, он одаривал ребятишек маленькими деревянными баранами, козами, собаками, волками и пастухами. Все эти игрушки были такого размера, что свободно умещались в кулаке. Получив эти подарки, дети разбегались с радостными криками: теперь у них есть такие вещицы, каких им ни у кого в орде видеть не приходилось. А Тенгери после их исчезновения старался обычно найти место поукромнее, чтобы не попадаться больше ребятам на глаза и потрудиться всласть.

В его холщовой сумке всегда было много деревянных зверьков и домашних животных; он научился вырезать их и стоя, и сидя, главное — было бы время. Это дело давалось ему теперь легко, он к нему приноровился. И с легким сердцем дарил их, эти маленькие деревянные игрушки, ребятне: годы, когда он хранил все вышедшее из-под его рук, давно миновали. Он начал вырезать и другие фигуры. Стражника в шлеме и с мечом в руках, воина с луком, пастуха с двумя собаками, женщину, присевшую отдохнуть на камне у реки, о которой Герел сказала, что эта женщина очень на нее похожа. Они были такими большими, эти фигуры, что достигали Тенгери до пояса и стояли в юрте Ошаба за пологом и за пестрым шкафчиком, чтобы их никто не видел. Вот этого Ошаб с Герел никак понять не могли: им бы, наоборот, хотелось, чтобы об этих фигурах узнали все, а особенно Ха-хан. Еще когда Тенгери вернулся из империи Хин со своим маленьким стадом, Герел сказала ему:

— Пойди к хану! Он назначит тебя своим придворным резчиком по дереву.

Ошаб поддержал жену:

— Да, это будет важной и высокой должностью для тебя. И в нашей юрте станет светлее.

Тенгери же отказался идти к хану на поклон, объяснив это такими словами:

— Приходилось вам когда-нибудь слышать, что при дворе Ха-хана есть монгольские художники, ученые-монголы, монголы-писцы, златокузнецы-монголы или монголы-звездочеты? Да-да, я знаю, у него есть и художники, и ученые, и писцы, и златокузнецы, и звездочеты — только все они уйгуры, китайцы, арабы или турки! А монголы? Нет таких!

На что Ошаб возразил: да вот же он, художник-монгол, и имя ему Тенгери! Откуда и взяться таким людям при дворе хана, если тому неизвестно, что в его народе такие люди есть? Но Тенгери и слышать об этом не хотел…

Нет, Герел с Ошабом его не понимали. И уж совсем ничего не поняли, когда он вырезал еще более удачную, чем прежде, фигуру воина с луком, стоящего на коленях, поставил ее на место прежней за пологом в юрте, а первую завернул в кусок полотна и унес с собой в лес, где спрятал в одной из песчаных пещер. Ошаба с Герел это настолько разозлило, что Ошаб не сдержался и даже закричал на Тенгери:

— Ты спятил! В твоей голове черные мысли, Тенгери! Тебя нужно отвести к шаману, чтобы он с помощью трав и громких молитв отогнал от тебя злых духов!

А его жена добавила:

— Он прав! Ты способен сотворить такое, чего, кроме тебя, во всей орде никто не сделает. И как ты с этими вещами обращаешься? Ты прячешь их от чужих глаз. Нет, Тенгери, добром это не кончится!

Они даже посмеялись над ним и вышли из юрты, оставив его одного. Тенгери вышел из нее вскоре вслед за ними. Сидя на стволе упавшей ели, он думал: нет, никто не должен узнать об этом. Хан хочет, чтобы его воины оставались воинами — и только. Он придет в ярость! Но не только по этой причине ему не хотелось, чтобы до хана дошел слух о его страстном увлечении. «Во мне живет какая-то сила, которая противится тому, чтобы хан хвалил или хулил меня, — размышлял Тенгери. — Может быть, это воспоминания о моих приемных родителях, и особенно об отце. Как это трудно, как неимоверно трудно свыкнуться с мыслью, что твои мать с отцом были предателями». Глядя на темную воду реки, он мысленно слышал, как пьяный Бат орет на него на «краю света»: «Да если он тебя опять спросит: «От кого ты узнал эту красивую сказку?» — ты ему не говори от кого. Это никому не понравится. Потому что Черный Волк оказался вонючим шакалом, предателем!» — «Бат!» — «Что с тобой? Разве я не правду сказал?» — «А если он не был предателем, Бат?» — «Не ори! У хана чуткие уши, он услышит тебя даже в Доломуре! Пей лучше! Пей!» — «Не хочу!» — «Не хочешь? Да что ты? Вы только посмотрите на этого папиного сыночка!»

145