Едва небо опять посветлело, Тенгери открыл глаза и первым делом посмотрел в сторону столика, на свое «маленькое стадо». Овцы, козы, верблюды, лошади, волки и собаки стояли в снегу, а пастухи, вырезанные из мягкого тополя, стерегли их.
Тенгери обрадовался и стал с нетерпением ждать восхода солнца.
Чингисхан вернулся со своим главным войском из Доломура только в середине лета. А его лучший полководец, Мухули, с двадцатипятитысячным отрядом монголов и двадцатью тысячами сторонников князя Ляо оставался в империи Хин, потому что властитель Йенпина вопреки данному слову напал на владения Ляо. И Мухули стоял на том, что Йенпин опять нужно взять в осаду.
— Освободи сначала князя Ляо! Он наш друг, и у меня есть перед ним обязательство, — оставался непреклонным хан. — Если тебе это удастся, силы Йенпина иссякнут и он падет сам собой.
Пока Чингис оставался в Доломуре и делал вид, будто столица империи его нисколько не интересует, Мухули неожиданно ударил китайцам в тыл, обратил в беспорядочное бегство и на их спинах ворвался в Йенпин. В благодарность за эту великую победу Чингисхан назначил своего военачальника главным правителем всей империи Хин.
Однако теперь Ха-хан окончательно возвращался домой. Стояла летняя жара, и на берегах голубого Керулена все цвело. Когда гонцы оповестили всех о возвращении победителей, со всех сторон раздались торжествующие крики, которые вместе с ласточками вознеслись к небу и полетели над лесами, реками, пастбищами. Женщины и девушки украшали свои волосы яркими полевыми цветами и расставляли вдоль дороги победителей, ведущей к дворцовой юрте, кувшины с пенящимся кумысом. И вот появился хан, великий Чингисхан, властитель всех живущих в войлочных юртах народов. Он восседал на жеребце белой масти, по бокам от него ехали сыновья, а за ними — знаменитые военачальники.
На их роскошных одеждах сверкали драгоценные камни, хан улыбался, махал рукой, кивал и даже смеялся. А потом сорвал вдруг со своего праздничного наряда все драгоценности, которые сияли на солнце как звезды в ночи, и бросил их в толпу. Ликованию народа не будет, казалось, предела.
— Наш хан!
— Наш могущественный хан!
— Наш всесильный хан!
— Наш Ха-хан!
— Наш Чингисхан!
— Наш Чингис-Ха-хан!
И всякий раз, когда достигалась эта последняя степень возвеличивания хана, толпа испускала бесконечно долгий торжествующий крик. После чего все начиналось сначала.
— Наш хан!
А он разбрасывал пригоршнями рубины величиной с глаз яка.
— Наш могущественный хан!
Военачальники и сыновья хана дарили старым воинам кинжалы с позолоченными лезвиями. Это были трофеи из разоренного императорского дворца в Йенпине.
— Наш всесильный хан!
Чингисхан проехал через всю орду, сияющий как само солнце, улыбающийся, помахивающий руками, благосклонный к своим подданным и щедрый.
— Наш справедливый хан!
На пятистах верблюдах за ним следовали пятьсот его младших жен, и среди них принцесса, дочь бывшего Сына Неба из Йенпина. Их сопровождали две тысячи служанок.
— Наш Ха-хан!
За женами и служанками — приближенные хана, нойоны, писцы и разный придворный люд: слуги, повара, охотники и загонщики. А по бокам этой казавшейся бесконечной вереницы ехали еще десять тысяч телохранителей великого властителя.
— Наш Чингисхан!
Наконец появились караваны с захваченным добром и военной добычей, с повозками, полными золотой и серебряной утвари, слоновой кости и шелков, сосудов из императорских дворцов и буддийских монастырей, целых мешков с драгоценными камнями и жемчугом. Сколько их было, этих повозок? То ли тысяча, то ли целых десять тысяч? Никто их и не считал!
— Наш Чингис-Ха-хан!
Стемнело.
А толпа продолжала ликовать. Наконец подошло и войско. Впереди гарцевали тысячники. Появился бледный серп луны. Волна за волной скатывалась конница с холмов и растекалась по равнине вдоль Керулена. Это продолжалось до самого утра. Пленных они с собой не пригнали. Из-за страшной болезни, начавшей свирепствовать среди них, хан приказал умертвить посреди пустыни Гоби тридцать пять тысяч китайцев и три тысячи пятьсот монголов, которые их охраняли, — это чтобы зараза не перекинулась на все войско.
Когда солнце опять поднялось над верхушками деревьев, пришли все, кому было положено оставаться в долинах у Керулена.
В то же утро Чингисхан вышел на широкую площадь перед дворцовой юртой и обратился к своему народу с такими словами:
— Мы отправились в поход, чтобы разнести врага в пух и прах. Мы разнесли врага в пух и прах и вернулись домой. Мы стали сильнее и богаче, нас стало больше. Я привел вас к победе, потому что вы повиновались мне. Вы проливали кровь, но вы были храбрыми. А те из нас, кто не вернулся, кто погиб за Великой стеной империи Хин, ускакали в бесконечное синее небо к богам, одарившим нас мужеством, к богам, придававшим нам силы, к богам, у которых мы попросили совета и которым мы всем обязаны и благодарны!
Хан поклонился, развязал пояс и вместе со своей шелковой шапочкой положил в пыль у своих ног. Потом опустился на колени, и все собравшиеся на площади тоже опустились на колени.
— О боги! — начал молитву верховный шаман, воздевая руки к небу. — Мы благодарим вас!
И толпа повторяла за ним:
— Да, мы благодарим вас!
— Мы хотим принести вам жертвы! — провозгласил верховный шаман.
— Да, мы хотим принести вам жертвы! — вторила ему толпа.
— Очисти нашу военную добычу от пятен врага! — неистовствовал верховный шаман.